Зазвучали гитарные переборы Limp Bizkit «Behind Blue Eyes». Десятки пар слились в медленном танце.
– Бивни! Сатрапы! – срывая голос, кричал Эдик на противоположной стороне танцплощадки. – За все ответите!
Через мгновение его выволокли два рослых охранника в серой униформе. Левое
ухо Эдуарда распухло и было лилового цвета. На рубашке отсутствовал рукав. Вместо него остались только нитки, свисающие с плеча, словно эполет.
Массажисты вскочили и подрапали в сторону домика. Они забежали в комнату
и принялись расталкивать Валерку:
– Просыпайся, дружбана твоего повязали!
– О, Господи, что еще этот придурок натворил? – Валера тяжело поднялся, осторожно ступая, вышел из домика и поплескал на лицо из умывальника. Затем вернулся и снова опустился на всклоченную кровать.
– Валить тебе надо. По – быстрому, – бегал из угла в угол Захар, – как бы и нас не повязали.
Петр спешно стирал со стола пролитое вино и прятал недопитые пластиковые бутылки Валерке в рюкзак. На крыльце раздался топот. Разболтанная дверь, шаркнув о деревянную половицу, распахнулась.
– О, Серег, смотри, тут еще один, – заглянув, сказал охранник, – давай – ка на выход. А с вами, – обратился он к массажистам, – решим завтра. Готовьтесь.
Валерка повесил за спину рюкзак и вышел. У Захара было онемевшее, точно вылепленное из воска, лицо. Петя сидел насупившись и смотрел в пол.
– Не, ребят, а собственно, в чем проблема? – возмущался Эдик, подгоняемый
церберами. – Ну зашли к приятелям на чай, тоже мне преступление. А тот тип в спортивках сам на меня наехал.
Охранники молча следовали за нарушителями. Наконец их доконвоировали к высоким воротам с острыми гранеными штыками на вершине.
– Ну, – развернулся Эдуард, – открывайте.
– А ты не оборзел ли! Лезьте давайте.
– Фашисты, – пробубнил Эд.
Звеня цепью, соединяющей створки, он стал карабкаться, едва попадая носками кроссовок в узкие расщелины решетки. Валерка перекинул рюкзак на ту сторону и повис на ограждении, смешно свесив зад.
– Уроды, – выругался Эдуард, мучительно преодолев препятствие.
Вернулись в родной «Олимпиец». Внезапно Эдик остановился и сказал:
– Момент. Дело есть.
Он сорвался с места и помчался к домику старшего воспитателя. Добежав до цели, он что было дури врезал ногой по дээспэшной стене. Раздался пронзительный бабий визг.
– Надеюсь, не ошибся адресом, – сказал Эд, смахнув со лба пот, – валим от греха.
Со стороны моря дул прохладный ветер. Над мрачными силуэтами деревьев
бледной запятой повис полумесяц. Ребята курили на крыльце, выдувая сизые струйки дыма в темноту. Вдруг они увидели, как от умывальников к соседнему домику скользнуло серое пятно.
– Веста! – крикнул Эдуард. – Веста! Иди ко мне! Иди ко мне, моя хорошая!
Раздался заливистый лай, и уже через секунду собака скулила у крыльца и отчаянно била хвостом, стараясь лизнуть вожатых в губы. Эдик накормил ее остатками
сосисок. Благодарно тявкнув, Веста припустила в сторону леса. Послышался мягкий
шелест июньской травы.
– Дворняги, они вообще самые преданные, – поморщился Эдик, закурив новую сигарету. – Когда мне было лет семь, я у бабушки целый год жил. Предки тогда с переездом решали, в общем, не суть. Так вот у бабки был пес. Обыкновенная дворняжка с мохнатой мордой и крючковатым хвостом. Туманом звали. Добрый, ласковый. Смешной, лопоухий… Как – то раз я сидел дома и смотрел телик. Зимой дело было. Вдруг слышу: во дворе дикий собачий визг. Бросаюсь к окну и вижу, как нашего Тумана рвет здоровенная соседская овчарка. Выбегаю на улицу, а там уже бабка в халате и фуфайке колотит по соседской зверюге неподъемным дверным засовом. А той хоть бы хны. Вцепилась в лапу Тумана мертвой хваткой. Из лапы кровь хлещет, расплывается по снегу. Зрелище жуткое. Но и мой пес рычит, скалится, хватает того за шею. А меня и злость, и страх берет. Только бабушка орет и самоотверженно орудует засовом. Кончилось все тем, что на крики прибежал сосед, схватил овчарку за ошейник и уволок домой. Мы Тумана долго выхаживали, ветеринаров, ясное дело, в деревне нет. Домой его отнесли. А он, бедняга, стесняется. В доме же никогда не был, в конуре жил. Мы ему постелили в задней комнате, а он скулит и под печку, хромая, забирается. Так и ковылял на трех лапах. Летом за мной приехали родители. Когда сумки уже были в багажнике, мы по старой традиции присели на дорожку. Туман лег у моих ног. В его глазах блестели слезы. Вот гадом буду, он плакал. А потом, подскакивая на передней лапе, старался догнать машину. Слабел и падал. Тыкался мордочкой в пыль на дороге. Потом мы выехали на трассу, и я потерял его из виду. Рыдал на заднем сиденье, прячась от отцовского взгляда. Через пару месяцев бабушка прислала письмо. Писала, что Туман умер. Он просто ухромал в лес. Совестно ему было умирать на глазах у старухи. – Эдуард помолчал. – У животных все – таки еще осталось то, что мы, люди, давно растеряли… Ладно, – он потушил сигарету, – пойдем спать.
– Что с ухом? – спросил Вожак, подозрительно вглядываясь в лицо племянника.
– А что с ухом? Не знаю, отлежал, наверное.
Час назад директор ломился в дверь их домика. Вожатые проспали «летучку».
В десять утра начинались «веселые старты». Педсостав и тренеры против команды юных спортсменов. Все собрались на площадке возле столовой. Старший воспитатель раздавала участникам карточки с номерами. У нее была растрепана голова, покраснели глаза и слегка припухло лицо.
– Неважно выглядите, Ирина Владимировна, – издевался Эд, – не выспались?
Она бросила на него полный ненависти взгляд и протянула карточки:
– Вы тоже участвуете в эстафете. Мои поздравления.
– Нет уж, спасибо, это как – нибудь без нас, – Эдик сложил руки на груди.
– Так, да? Хорошо, сегодня же напишу докладную.
– Да сколько угодно!
– Эд, не нагнетай, – сказал Валерка и взял старательно вырезанные картонки.
Эдику достался челночный бег и прыжки в длину. Валерке повезло меньше. Ему предстояло подтянуться на перекладине не менее десяти раз. Но самое трудное – в паре с Геннадьевичем преодолеть полосу препятствий, при этом удерживая на скрещенных руках увесистую тренершу по гимнастике. Валерка подергался на турнике,
не сумев принести команде ни одного очка. А потом он оступился на сложенных автомобильных покрышках и рухнул, уронив на себя до смерти перепуганную тренершу.
Эдуарда круто заносило на поворотах, когда он старался обежать березу. Он спасительно хватался за шершавый ствол, сдирая ладони в кровь. Дыхание сбилось, кровь стучала в висках. Вскоре он сошел с дистанции и рухнул в кусты. Наблюдая за ним, Ирина Владимировна ликовала. Даже лицо ее посвежело и окрасилось здоровым румянцем.
После спортивных экзекуций вожатые, обливаясь потом, лежали на футбольном поле, раскинув руки и ноги.
– Столько мучений, и все зря, – задыхаясь, бормотал Эдуард.
– Чего? Ты о чем? – хватал губами воздух его друг.
– Да малышня нас сделала. Вот что.
– Отстань, не подохнуть бы.
– Ненавижу эту горгону очкастую, – простонал Эд, переваливаясь на бок. – Кстати, мэн, я же тебе еще не сказал. Когда я в песок, как последний удод, прыгал, мне Захар звонил.
– Ну и что?
– Да ничего. Орал, зачем они с нами связались и все в этом духе. Упырями нас
обозвал, скотина. Короче, уволили их. И судя по всему, из – за нас.
– Весело. Судя по всему… – ответил Валерка, не поднимая глаз.
7
Уже неделю Эдуард каждое утро ставил на мр – 3 плеере какое – нибудь бодрое «сайкобилли» и отправлялся на пробежку. Затем отжимался на брусьях, принимал холодный душ и завтракал.
Эдик влюбился. Алена не отходила от него ни на шаг. Днем они гуляли по берегу моря, по вечерам украдкой тискали друг дружку на дискотеке или уединялись в пустующем домике на окраине лагеря. На обходах она также сопровождала своего избранника, послушно рисуя оценки в журнале. Директорский племяш говорил только о ней и напоминал влюбленного гимназиста из романов девятнадцатого века.
Валерка заскучал. Даже пытался сагитировать сходить в Суходол за вином, но Эдик был решителен и непоколебим.
– Надолго тебя не хватит, – недоверчиво усмехнулся Валера.
– А это мы еще посмотрим, – красовался перед зеркалом Эдуард, – ты смотри,
как бицуха оформилась и живот почти пропал.
– Ты деградируешь, – покачал головой Валерка. – Интересно, а о чем вы хоть
с ней разговариваете? Если не секрет, конечно.
– А вот это уже не твое дело, – обиделся Эд, – о структурализме и герменевтике говорим днями и ночами… Какая тебе разница?
За две недели, проведенные в «Олимпийце», дети успели полюбить вожатых. Они проводили много времени в их домике. В тесной комнатенке порой собиралось более десятка визжащих и непоседливых гавриков. Девочки постарше с большой охотой помогали Валерке заносить в ноутбук результаты соревнований и эстафет. Пацаны слушали рассказы Эдуарда о язычестве и Древней Руси. А своего любимчика, тринадцатилетнего поклонника «Короля и шута» Юрку, Эдик учил играть на гитаре.
